Певица мария каллас. Мария Каллас: триумф и трагедия греческой богини. Мария Каллас – или женщина, или певица…

Взлёту карьеры Каллас в середине XX века сопутствовало появление в звукозаписи долгоиграющей пластинки и дружба с видным деятелем звукозаписывающей компании EMI Вальтером Легге .

Приход на сцену оперных театров нового поколения дирижёров, таких как Герберт фон Караян и Леонард Бернстайн , и кинорежиссеров, таких как Лукино Висконти и Франко Дзеффирелли , сделал каждый спектакль с участием Марии Каллас событием. Она превратила оперу в настоящий драматический театр, заставляя даже «трели и гаммы выражать радость, беспокойство или тоску» .

Введена в Зал славы журнала Gramophone .

Биография

Педагогическая деятельность

Работа в кино

В 1968 году Портрет Марии Каллас / Maria Callas Portrat (1968, Германия, короткометражный, экспериментальный,)

Смерть

Последние годы жизни Мария Каллас жила в Париже , практически не выходя из квартиры, где и скончалась в 1977 году . Тело было кремировано и похоронено на кладбище Пер-Лашез . После кражи урны с пеплом и возвращения её обратно, её прах был развеян над Эгейским морем . Пустая урна остается в колумбарии кладбища Пер-Лашез.

Итальянские фониатры (врачи-специалисты по заболеваниям голосовых связок) Франко Фусси и Нико Паолилло установили наиболее вероятную причину смерти оперной дивы Марии Каллас, пишет итальянская La Stampa (перевод статьи на английский опубликован Parterre Box). Согласно результатам их исследования, Каллас умерла от дерматомиозита - редкого заболевания соединительной ткани и гладкой мускулатуры.

К такому выводу Фусси и Паолилло пришли, изучив сделанные в разные годы записи Каллас и проанализировав постепенное ухудшение её голоса. Спектрографический анализ студийных записей и концертных выступлений показал, что к концу 1960-х, когда ухудшение её вокальных данных стало очевидным, диапазон голоса Каллас фактически сменился с сопрано на меццо-сопрано, что объясняло изменение звучания высоких нот в её исполнении.

Кроме того, тщательное изучение видеозаписей её поздних концертов выявило, что мышцы певицы значительно ослабли: грудь практически не поднималась при дыхании, а при вдохе певица приподнимала плечи и напрягала дельтовидные мышцы, то есть по сути совершала самую распространенную ошибку при поддержке голосовой мышцы.

Причина смерти Марии Каллас достоверно неизвестна, однако считается, что певица умерла от остановки сердца. По мнению Фусси и Паолилло, результаты их работы прямо свидетельствуют о том, что приведший к этому инфаркт миокарда был осложнением в результате дерматомиозита. Примечательно, что этот диагноз (дерматомиозит) Каллас поставил незадолго до смерти её врач Марио Джаковаццо (известно об этом стало лишь в 2002 году).

В то же время вокруг смерти певицы существует и теория заговора , высказанная, в частности, кинорежиссёром Франко Дзеффирелли , заявившим в 2004 году, что Каллас могла быть отравлена при участии её ближайшей подруги последних лет, пианистки Вассо Деветци .

Оперные партии

Фильмография

• - Der Grosse Bagarozy / The Devil and Ms. D (режиссёр Бернд Эйхингер , в главных ролях Тиль Швайгер , Корина Харфух , Томас Хайнц , Кристин Нейбауэр)
• - Каллас навсегда / Callas Forever (режиссёр Франко Дзеффирелли , в главной роли Фанни Ардан)
• - Каллас и Онассис / Callas e Onassis (режиссёр Джорджо Капитани , в главных ролях Луиза Раньери , Жерар Дармон)
• - Принцесса Монако , режиссёр Даан Оливье , Вега Пас киновоплощение Марии Каллас

Напишите отзыв о статье "Мария Каллас"

Литература

• Ardoin John, THE CALLAS LEGACY. Seribner-New York.
• Remy Pierre-Jean, CALLAS - UNE VIE. Editions Ramsay - Parigi.
• Jellinek George, CALLAS-PORTRAIT OF A PRIMA DONNA. Ziff Davis-New York.
• Юрген Кестинг. Мария Каллас. - Москва, Аграф, 2001.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мария Каллас

В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.

Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»

Одна из выдающихся певиц прошедшего века Мария Каллас при жизни стала настоящей легендой. К чему бы ни прикоснулась артистка, все озарялось каким-то новым, неожиданным светом. Она умела взглянуть на многие страницы оперных партитур новым, свежим взглядом, открыть в них доселе неизведанные красоты.

Мария Каллас (настоящее имя Мария Анна София Цецилия Калогеропулу) родилась 2 декабря 1923 года в Нью-Йорке, в семье греческих эмигрантов. Несмотря на небольшой достаток, родители решили дать ей певческое образование. Необыкновенный талант Марии проявился еще в раннем детстве. В 1937 году вместе с матерью она приезжает на родину и поступает в одну из афинских консерваторий, «Этникон одеон», к известному педагогу Марии Тривелла.

Под ее руководством Каллас подготовила и исполнила в студенческом спектакле свою первую оперную партию - роль Сантуццы в опере «Сельская честь» П. Масканьи. Столь знаменательное событие произошло в 1939 году, который стал своеобразным рубежом в жизни будущей певицы. Она переходит в другую афинскую консерваторию, «Одеон афион», в класс выдающейся колоратурной певицы испанки Эльвиры де Идальго, которая завершила шлифовку голоса и помогла Каллас состояться как оперной певице.

В 1941 году Каллас дебютировала в Афинской опере, исполнив партию Тоски в одноименной опере Пуччини. Здесь она работает до 1945 года, постепенно начиная осваивать ведущие оперные партии.

Ведь в голосе Каллас заключалась гениальная «неправильность». В среднем регистре у нее слышался особый приглушенный, даже как бы несколько сдавленный тембр. Знатоки вокала считали это недостатком, а слушатели видели в этом особое очарование. Не случайно говорили о магии ее голоса, о том, что она завораживает аудиторию своим пением. Сама певица называла свой голос «драматической колоратурой».

Открытие Каллас произошло 2 августа 1947 года, когда никому не известная двадцатичетырехлетняя певица появилась на сцене театра «Арена ди Верона», самого большого в мире оперного театра под открытым небом, где выступали почти все величайшие певцы и дирижеры XX века. Летом здесь проводится грандиозный оперный фестиваль, во время которого и выступила Каллас в заглавной роли в опере Понкьелли «Джоконда».

Спектаклем дирижировал Туллио Серафин, один из лучших дирижеров итальянской оперы. И вновь личная встреча определяет судьбу актрисы. Именно по рекомендации Серафина Каллас приглашают в Венецию. Здесь под его руководством она исполняет заглавные партии в операх «Турандот» Дж. Пуччини и «Тристан и Изольда» Р. Вагнера.

Казалось, что в оперных партиях Каллас проживает кусочки своей жизни. Одновременно она отражала и женскую судьбу вообще, любовь и страдания, радость и печаль.

В самом знаменитом театре мира - миланском «Ла Скала» - Каллас появилась в 1951 году, исполнив партию Елены в «Сицилийской вечерне» Дж. Верди.

Знаменитый певец Марио Дель Монако вспоминает:

«Я познакомился с Каллас в Риме, вскоре после ее прибытия из Америки, в доме маэстро Серафина, и помню, что она спела там несколько отрывков из «Турандот». Впечатление у меня сложилось не самое лучшее. Разумеется, Каллас легко справлялась со всеми вокальными трудностями, но гамма ее не производила впечатления однородной. Середина и низы были гортанными, а крайние верхи вибрировали.

Однако с годами Мария Каллас сумела превратить свои недостатки в достоинства. Они стали составной частью ее артистической личности и в каком-то смысле повысили исполнительскую оригинальность. Мария Каллас сумела утвердить свой собственный стиль. Впервые я пел с ней в августе 1948 года в генуэзском театре «Карло Феличе», исполняя «Турандот» под управлением Куэсты, а год спустя мы вместе с ней, а также с Росси-Леменьи и маэстро Серафином отправились в Буэнос-Айрес…

…Вернувшись в Италию, она подписала с «Ла Скала» контракт на «Аиду», но и у миланцев не вызвала большого энтузиазма. Столь гибельный сезон сломил бы кого угодно, только не Марию Каллас. Ее воля могла сравниться с ее талантом. Помню, например, как, будучи сильно близорукой, она спускалась по лестнице в «Турандот», нащупывая ступени ногой столь естественно, что никто и никогда не догадался бы о ее недостатке. При любых обстоятельствах она держала себя так, будто вела схватку со всеми окружающими.

Как-то февральским вечером 1951 года, сидя в кафе «Биффи Скала» после спектакля «Аида» под управлением Де Сабаты и при участии моей партнерши Константины Араухо, мы разговаривали с директором «Ла Скала» Гирингелли и генеральным секретарем театра Ольдани о том, какой оперой лучше всего открыть следующий сезон… Гирингелли спросил, считаю ли я «Норму» подходящей для открытия сезона, и я ответил утвердительно. Но Де Сабата все никак не решался выбрать исполнительницу главной женской партии… Суровый по характеру, Де Сабата, так же как Гирингелли, избегал доверительных отношений с певцами. Все же он повернулся ко мне с вопросительным выражением лица.

«Мария Каллас» - не колеблясь ответил я. Де Сабата, помрачнев, напомнил о неуспехе Марии в «Аиде». Однако я стоял на своем, говоря, что в «Норме» Каллас станет подлинным открытием. Я помнил, как она победила неприязнь публики театра «Колон», отыгравшись за свою неудачу в «Турандот». Де Сабата согласился. Видимо, кто-то другой уже называл ему имя Каллас, и мое мнение оказалось решающим.

Сезон решено было открыть также «Сицилийской вечерней», где я не участвовал, поскольку она непригодна для моего голоса. В тот же год феномен Марии Менегини-Каллас вспыхнул новой звездой на мировом оперном небосводе. Сценический талант, певческая изобретательность, необычайное актерское дарование - все это самой природой было даровано Каллас, и она сделалась ярчайшей величиной. Мария встала на путь соперничества с молодой и столь же агрессивной звездой - Ренатой Тебальди.

1953 год положил начало этому соперничеству, продлившемуся целое десятилетие и разделившему оперный мир на два лагеря».

Великий итальянский режиссер Л. Висконти услышал Каллас впервые в роли Кундри в вагнеровском «Парсифале». Восхищенный талантом певицы, режиссер вместе с тем обратил внимание на неестественность ее сценического поведения. На артистке, как он вспоминал, была огромнейшая шляпа, поля которой раскачивались в разные стороны, мешая ей видеть и двигаться. Висконти сказал себе: «Если я когда-нибудь буду работать с ней, ей не придется так мучиться, я позабочусь об этом».

В 1954 году такая возможность представилась: в «Ла Скала» режиссер, уже достаточно знаменитый, поставил свой первый оперный спектакль - «Весталку» Спонтини с Марией Каллас в главной роли. За ним последовали новые постановки, в числе которых и «Травиата» на той же сцене, ставшая началом всемирной славы Каллас. Сама певица писала позднее: «Лукино Висконти означает новый важный этап в моей артистической жизни. Никогда не забуду третьего действия „Травиаты“, поставленной им. Я выходила на сцену подобно рождественской елке, наряженная как героиня Марселя Пруста. Без слащавости, без пошлой сентиментальности. Когда Альфред бросал мне в лицо деньги, я не пригибалась, не убегала: оставалась на сцене с распростертыми руками, как бы говоря публике: „Перед вами бесстыдница“. Именно Висконти научил меня играть на сцене, и я храню к нему глубокую любовь и благодарность. На моем рояле только две фотографии - Лукино и сопрано Элизабет Шварцкопф, которая из любви к искусству учила всех нас. С Висконти мы работали в атмосфере истинного творческого содружества. Но, как я говорила много раз, важнее всего другое: он первый дал мне доказательство, что мои предшествующие искания были верными. Ругая меня за различные жесты, казавшиеся публике красивыми, но противоречившие моей природе, он заставил меня многое передумать, утвердить основной принцип: максимальная исполнительская и вокальная выразительность с минимальным использованием движений».

Восторженные зрители наградили Каллас титулом La Divina - Божественная, который сохранился за ней и после смерти.

Быстро осваивая все новые партии, она выступает в Европе, Южной Америке, Мексике. Перечень ее ролей поистине невероятен: от Изольды в опере Вагнера и Брунхильды в операх Глюка и Гайдна до распространенных партий своего диапазона - Джильды, Лючии в операх Верди и Россини. Каллас называли возродительницей стиля лирического бельканто.

Примечательна ее интерпретация роли Нормы в одноименной опере Беллини. Каллас считается одной из лучших исполнительниц этой роли. Вероятно, осознавая свое духовное родство с этой героиней и возможности своего голоса, Каллас пела эту партию на многих своих дебютах - в «Ковент-Гарден» в Лондоне в 1952 году, затем на сцене «Лирик-опера» в Чикаго в 1954 году.

В 1956 году ее ждет триумф в городе, где она родилась, - в «Метрополитен-опера» специально подготовили для дебюта Каллас новую постановку «Нормы» Беллини. Эту партию наряду с Лючией ди Ламмермур в одноименной опере Доницетти критики тех лет причисляют к высшим достижениям артистки. Впрочем, не так-то просто выделить лучшие работы в ее репертуарной веренице. Дело в том, что Каллас к каждой своей новой партии подходила с чрезвычайной и даже несколько необычной для оперных примадонн ответственностью. Спонтанный метод был ей чужд. Она трудилась настойчиво, методично, с полным напряжением духовных и интеллектуальных сил. Ею руководило стремление к совершенству, и отсюда бескомпромиссность ее взглядов, убеждений, поступков. Все это приводило к бесконечным столкновениям Каллас с администрацией театров, антрепренерами, а порой и партнерами по сцене.

На протяжении семнадцати лет Каллас пела практически не жалея себя. Исполнила около сорока партий, выступив на сцене более 600 раз. Кроме того, непрерывно записывалась на пластинки, делала специальные концертные записи, пела на радио и телевидении.

Каллас регулярно выступала в миланском «Ла Скала» (1950-1958, 1960-1962), лондонском театре «Ковент-Гарден» (с 1962), Чикагской опере (с 1954), нью-йоркской «Метрополитен-опера» (1956-1958). Зрители шли на ее спектакли не только для того, чтобы услышать великолепное сопрано, но и для того, чтобы увидеть настоящую трагическую актрису. Исполнение таких популярных партий, как Виолетта в «Травиате» Верди, Тоска в опере Пуччини или Кармен, принесло ей триумфальные успехи. Однако не в ее характере была творческая ограниченность. Благодаря ее художественной пытливости ожили на сцене многие забытые образцы музыки XVIII-XIX веков - «Весталка» Спонтини, «Пират» Беллини, «Орфей и Эвридика» Гайдна, «Ифигения в Авлиде», и «Альцеста» Глюка, «Турок в Италии» и «Армида» Россини, «Медея» Керубини…

«Пение Каллас было поистине революционным, - пишет Л.О. Акопян, - она сумела возродить почти забытый со времен великих певиц XIX века - Дж. Пасты, М. Малибран, Джулии Гризи - феномен „безграничного“, или „свободного“, сопрано (итал. soprano sfogato), со всеми присущими ему достоинствами (такими, как диапазон в две с половиной октавы, богато нюансированное звучание и виртуозная колоратурная техника во всех регистрах), а также своеобразными „недостатками“ (чрезмерной вибрацией на самых высоких нотах, не всегда естественным звучанием переходных нот). Помимо голоса уникального, мгновенно узнаваемого тембра, Каллас обладала огромным талантом трагической актрисы. Из-за чрезмерного напряжения сил, рискованных экспериментов с собственным здоровьем (в 1953 году она за 3 месяца похудела на 30 кг), а также из-за обстоятельств личной жизни карьера певицы оказалась недолгой. Каллас оставила сцену в 1965 году после неудачного выступления в роли Тоски в „Ковент-Гардене“».

Поклонники называли Марию Каллас не иначе как La Divina , что в переводе означает «божественная». Ее неправильное сопрано дарило людям любовь — то самое чувство, которого певице всегда так не хватало.

Детство

Будущая оперная звезда родилась в греческой семье, эмигрировавшей в Америку и поселившейся в Нью-Йорке. За год до рождения Марии от тяжелой болезни умер ее брат, поэтому родители хотели мальчика. Даже призвали на помощь астрологов: высчитывали наиболее подходящий день для зачатия.

Но вместо мальчика Господь подарил им дочь, и после такой «катастрофы» мать не хотела видеть малютку целую неделю. Уже будучи взрослой Каллас вспоминала, что вся родительская любовь и забота досталась Джеки — ее старшей сестре. Она была стройной и красивой, а полненькая младшая выглядела рядом с ней настоящим гадким утенком.

Родители Марии разошлись, когда ей было 13 лет. Дочери остались с матерью, и после развода они втроем уехали в Грецию. Мама желала, чтобы Мария стала оперной певицей, сделала на этом поприще карьеру, и уже с малых лет заставляла ее выступать на сцене. Поначалу девочка сопротивлялась, накапливала обиду и вполне справедливо считала, что у нее отобрали детство.

Образование и путь к славе

Она не смогла поступить в консерваторию, но мать настаивала на своем и даже уговорила одну из преподавательниц отдельно заниматься с Марией. Прошло время, и ученица превратилась в трудолюбивую перфекционистку, всю себя посвятившую пению. Такой она и оставалась до конца своих дней.

В 1947 году после выступления на открытой сцене «Арена ди Верона» Каллас впервые ощутила вкус славы. Великолепно исполненная партия Джоконды вмиг сделала ее популярной, и с этого момента певицу стали приглашать многие известные в театральных кругах личности.

В том числе знаменитый дирижер Туллио Серафин. В 50-х годах она покорила все лучшие мировые оперные сцены, но продолжала стремиться к совершенству. Причем не только в музыке. Например, длительное время истязала себя разными диетами: Джоконду исполняла с весом 92 кг, Норму уже с 80 кг, а для партии Елизаветы похудела до 64-х. И это с ростом 171 см!

Личная жизнь

Еще в 47-м Мария познакомилась с крупным итальянским промышленником Джованни Менегини, ставшим для нее и менеджером, и другом, и мужем одновременно. Спустя 2 года с момента первой встречи они поженились, но давняя любовь не давала ей покоя.

Это был богатый судовладелец Аристотель Онассис, из-за которого в 1959 году брак с Менегини успешно распался. Богатый грек осыпал свою возлюбленную цветами, дарил шубы и бриллианты, однако отношения не ладились. Парочка ссорилась, мирилась, затем снова ссорилась, и так бесконечно.

Она собиралась родить ему ребенка, а он запретил ей даже думать об этом. В итоге для Марии все закончилось весьма печально. В 63-м Онассис переключил свое внимание на Джеки Кеннеди, и спустя 5 лет женился на ней, оставив Каллас с разбитым сердцем. Несмотря на случившееся она продолжала петь, в 1973 году объехала с концертами Европу и Америку.

Правда, теперь аплодировали уже не ее великолепному голосу, а легенде, угасшей звезде, великой и неповторимой Марии Каллас!

Биография Марии Каллас, самой известной оперной певицы прошлого века, представляет собой хитросплетение загадок и тайн. Все спектакли, в которых она принимала участие, становились для зрителей диковинным зрелищем, ведь в каждую свою партию она вкладывала неимоверные эмоции и яркую палитру чувств.

Мария Каллас - коренная уроженка Нью-Йорка, появилась на свет 2 декабря 1923 года. Своим внешним обликом и темпераментом она обязана родителям, которые эмигрировали в Америку из Греции. Именно мать певицы повлияла на то, что Мария с раннего детства заинтересовалась искусством, уже в три года девочка слушала классическую музыку, в пять - начала брать уроки фортепиано, а в восемь - начала петь.

В 1937 году Мария Каллас, биография которой - одна из загадок XX века, уехала в Грецию, а именно в Афины. Именно там она начала учиться музыкальному искусству в консерватории. Опытные педагоги сразу же разглядели в ней талант и постарались сделать все, чтобы Каллас выросла как исполнительница. В 1939 году Мария исполнила партию Сантуццы в студенческой постановке по мотивам пьесы Пьетро Маскани.

Мария Каллас и ее помощники

Биография Марии Каллас как профессиональной певицы началась именно после участия в этом спектакле, именно после него педагоги пригласили девушку в другую консерваторию. Там Мария начала учиться оперному искусству под руководством испанской дивы Эльвиры де Идальго. Каллас с уважением вспоминала уроки у Эльвиры и отмечала, что не видела на свете более талантливого педагога.

В 1941 году Мария дебютировала на большой сцене, это произошло в театре Афин, которые тогда были оккупированы немцами. Тогда Каллас спела партию в одной из знаменитых опер Джакомо Пуччини - «Тоске». Необычный тембр певицы сразу же пришелся по вкусу слушателям, ведь он коренным образом отличался от тех, что они слышали ранее.

Биография Марии Каллас в период с 1941 по 1945 годы тесно связана с Афинами, именно там она работала до самого окончания Второй Мировой войны. Популярность и слава к оперной диве пришли в 1947 году после выступления в знаменитом театре «Арерна ди Верона», где она приняла участие в постановке «Джоконды» Амилькаре Понкьелли. По счастливой случайности в тот момент там функционировал фестиваль оперного искусства, на который съехались все самые знаменитые дирижеры и исполнители. Молодая талантливая певица произвела фурор на фестивале.

Мария Каллас и соперничество

Биография Марии Каллас здесь сделала еще один резкий поворот. На нее обратил внимание Туллио Серафин, который являлся известным итальянским дирижером. Именно он пригласил ее в Венецию, где Мария исполнила ведущие партии в операх «Турандот» и «Тристан и Изольда». По словам исполнительницы, именно Серафину она обязана своей славой и популярностью.

В 1953 году у Марии появилась конкурентка - Рената Тебальди. На протяжении десяти лет оперные дивы соперничали между собой, впрочем, для классического музыкального искусства это соревнование пошло только на пользу. Обе певицы спели огромное количество оперных произведений и стали невероятно популярными.

Последние годы талантливая певица Мария Каллас провела в Париже. 16 сентября 1977 года великой оперной дивы не стало. До сих пор точная причина смерти певицы не установлена, и сделать это вряд ли удастся - Каллас завещала кремировать себя и развеять прах над Эгейским морем.

Непревзойденная Мария Каллас - одна из самых известных и влиятельных оперных исполнительниц XX столетия. Критики восхваляли ее за технику виртуозного пения бельканто, широкий диапазон голоса и драматические интерпретации. Ценители и знатоки вокального искусства наградили певицу титулом La Divina (божественная). Известный американский композитор и дирижер дал высокую оценку таланту Марии Каллас, окрестив ее «чистым электричеством».

Ранние годы

Мария Анна София Кекилия родилась 2 декабря 1923 года в Нью-Йорке, в семье греческих эмигрантов Георгеса (Джорджа) и Евангелии Каллас. Брак ее родителей не был счастливым, супругов ничего не объединяло, кроме общих детей: дочерей Джеки и Марии, и сына Вассилиса. Евангелия была жизнерадостной и амбициозной девушкой, в детстве она мечтала заниматься искусством, но родители не поддержали ее устремлений. Георгес уделял жене мало внимания и не разделял ее любовь к музыке. Отношения между супругами ухудшились после смерти их сына Вассилиса летом 1922 года от менингита.

Узнав, что Евангелия снова беременна, Джордж принял решение переехать с семьей в Америку, и в июле 1923 года они отправилась в Нью-Йорк. Евангелия была убеждена, что у нее родится сын, поэтому появление на свет дочери стало для нее настоящим ударом. Первые четыре дня после родов она отказывалась даже смотреть на дочь. Когда Марии исполнилось 4 года, ее отец открыл собственную аптеку и семья переселилась на Манхэттен, где прошло детство оперной дивы.

Когда Марии исполнилось три года, родители обнаружили у нее музыкальный талант. Евангелия стремилась раскрыть дар дочери и сделать для нее то, в чем в свое время ей отказали ее собственные родители. Каллас позже вспоминала: «Меня заставляли петь, когда мне было всего пять лет, и я ненавидела это». Георгес был недоволен тем, что супруга во всем отдает предпочтение старшей дочери Джеки и оказывает сильное давление на Марию. Супруги часто ссорились, и в 1937 году Евангелия приняла решение вернуться в Афины вместе с дочерьми.

Образование

Музыкальное образование Мария Каллас получила в Афинах. Первоначально мать пыталась записать ее в престижную Национальную консерваторию Греции, но директор консерватории отказался принять девочку, так как она не обладала необходимыми теоретическими знаниями (сольфеджио).

Летом 1937 года Евангелия посетила талантливого педагога Марию Тривелла, которая преподавала в одной из афинских консерваторий, и попросила ее взять Марию в качестве своей ученицы за скромную плату. Тривелла согласилась стать наставницей Каллас и отказалась брать оплату за ее обучение. Позже Тривелла вспоминала: «Мария Каллас была фанатичной и бескомпромиссной ученицей, которая отдавалась музыке всем сердцем и душой. Ее прогресс был феноменальным. Она занималась музыкой по 5-6 часов в день».

Дебютное выступление на сцене

Дебют Марии Каллас состоялся в 1939 году на студенческом спектакле, в котором она исполнила роль Сантуццы в опере «Сельская честь». Успешно завершив свое обучение в Национальной консерватории, Каллас поступила в Афинскую консерваторию, в класс выдающейся испанской певицы и талантливого педагога Эльвиры де Идальго. Каллас приходила в консерваторию в 10 утра и уходила вместе с последними учениками. Она буквально «впитывала» в себя новые знания и стремилась познать все секреты искусства оперного пения. Мария Каллас и опера были неотделимы друг от друга. Музыка стала смыслом жизни для начинающей певицы.

Оперная карьера в Греции

Профессиональный дебют Каллас состоялся в феврале 1941 года. Она исполнила небольшую партию Беатриче в оперетте «Бокаччо». Успешное выступление певицы вызвало неприязненное отношение у коллег, которые пытались навредить ее карьере. Однако ничто не могло помешать Каллас заниматься любимым делом, и в августе 1942 года она дебютировала в главной роли, исполнив партию Тоски, в одноименной опере Пуччини. Затем ее пригласили исполнить партию Марты в опере Эжена д"Альберта «Долина». Арии Марии Каллас вызывали восторг у публики и получали восторженные отзывы критиков.

До 1945 года Каллас выступала в Афинской опере и с успехом осваивала ведущие оперные партии. После освобождения Греции от немецко-фашистских оккупантов, Идальго посоветовала ей обосноваться в Италии. Каллас дала серию концертов по всей Греции, а затем вернулась в Америку, чтобы увидеться с отцом. Она покинула Грецию 14 сентября 1945 года, за два месяца до своего 22-го дня рождения. Карьеру в Греции Мария Каллас называла основой своего музыкального и драматического воспитания.

Расцвет творчества

В 1947 году Каллас получила свой первый престижный контракт. Талантливой исполнительнице предстояло исполнить партию Джоконды в одноименной опере Амилькаре Понкьелли. Спектаклем дирижировал Туллио Серафин, по рекомендации которого Каллас пригласили выступать в Венеции, где она исполняла главные партии в операх «Турандот» Пуччини и «Тристан и Изольда» Вагнера. Публика с восторгом приветствовала арии Марии Каллас из опер двух величайших композиторов. Даже люди, которые в прошлом подвергали критике ее творчество, стали признавать уникальный талант певицы.

По прибытии в Верону, Каллас познакомилась с Джованни Батиста Менегини, богатым промышленником, который начал ухаживать за ней. Они поженились в 1949 году и прожили вместе 10 лет. Благодаря любви и постоянной поддержке супруга Мария Каллас смогла построить успешную оперную карьеру в Италии.

Каллас ответственно подходила к выступлениям и постоянно совершенствовала свои музыкальные навыки. Немало внимания она уделяла и своей внешности. В первые годы карьеры, при росте 173 сантиметра, она весила почти 90 килограммов. Мария начала соблюдать жесткую диету и за короткий срок (1953 - начало 1954 года) похудела на 36 килограммов.

В миланском оперном театре La Scala Каллас впервые выступила в 1951 году с партией Елены в «Сицилийской вечерне» Джузеппе Верди. В 1956 году она триумфально выступила в «Метрополитен-опера», где предстала перед публикой в роли Нормы в одноименной опере Беллини. Арию Марии Каллас "Каста Дива" (Casta Diva) критики тех лет причисляли к высшим достижениям артистки.

Отношения с Аристотелем Онассисом

В 1957 году, будучи в браке с Джованни Баттиста Менегини, Каллас познакомилась с греческим судоходным магнатом Аристотелем Онассисом на вечеринке, устроенной в ее честь. Между ними начался страстный роман, о котором много писали в газетах. В ноябре 1959 года Каллас оставила своего мужа. Она отказалась от карьеры на большой сцене, чтобы больше времени проводить с любимым.

Отношения Марии Каллас и Аристотеля Онассиса завершились в 1968 году, когда миллиардер покинул Каллас и женился на Жаклин Кеннеди. Предательство мужчины, которого она искренне любила и была ему предана, стало страшным ударом для оперной дивы.

Последние годы жизни

Каллас провела последние годы жизни в уединении, в Париже. 16 сентября 1977 года в возрасте 53 лет она умерла от инфаркта миокарда. До сих пор для биографов исполнительницы остается открытым вопрос, что послужило причиной ухудшения самочувствия певицы. Сердечная недостаточность могла развиться из-за диагностированной у нее редкой болезни - дерматомиозита. Согласно альтернативной версии медиков, проблемы с сердцем были вызваны побочным действием стероидов и иммунодепрессантов, которые Каллас принимала в период болезни.

20 сентября 1977 года в греческом православном соборе святого Стефана состоялось отпевание Марии Каллас. Прах величайшей оперной певицы, оставившей после себя богатое творческое наследие, был развеян над Эгейским морем.

Упоминание в массовой культуре

Фильм о Марии Каллас был снят в 2002 году режиссером В основу фильма «Каллас навсегда» положен вымышленный эпизод из жизни певицы, роль которой блестяще исполнила Фанни Ардан.

В 2007 году Каллас посмертно была награждена премией Грэмми за «Музыкальные достижения всей жизни». В том же году она была признана «Лучшим сопрано всех времен» по версии британского журнала BBC Music Magazine.

В 2012 году Каллас стала членом Зала славы, учрежденного авторитетным британским журналом Gramophone.