Стругацкие улитка на склоне краткое содержание. Улитка на склоне. Братья Стругацкие - «Самая сложная книга в цикле Мир Полудня. О чем Улитка на склоне братьев Стругацких? Перец и Кандид

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

Улитка на склоне

За поворотом, в глубине
Лесного лога
Готово будущее мне
Верней залога.

Его уже не втянешь в спор
И не заластишь,
Оно распахнуто, как бор,
Всё вглубь, всё настежь.

Б. Пастернак

Тихо, тихо ползи,

Улитка, по склону Фудзи,

Вверх, до самых высот!

Исса, сын крестьянина

Глава первая

С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мохом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.

Перец сбросил сандалии и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана собранные камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, равнодушное, глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло - не шевельнулись никакие веки и никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.

Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с Неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чего-нибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания - тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта. Как подводная лодка, продувающая цистерны. Как сернистый гейзер на Парамушире…

Кусты позади с треском раздвинулись. Перец осторожно оглянулся, но это был не директор, это был знакомый человек Клавдий-Октавиан Домарощинер из группы Искоренения. Он медленно приблизился и остановился в двух шагах, глядя на Переца сверху вниз пристальными темными глазами. Он что-то знал или подозревал, что-то очень важное, и это знание или подозрение сковывало его длинное лицо, окаменевшее лицо человека, принесшего сюда, к обрыву, странную тревожную новость; еще никто в мире не знал этой новости, но уже ясно было, что все решительно изменилось, что все прежнее отныне больше не имеет значения и от каждого, наконец, потребуется все, на что он способен.

А чьи же это туфли? - спросил он и огляделся.

Это не туфли, - сказал Перец. - Это сандалии.

Вот как? - Домарощинер усмехнулся и потянул из кармана большой блокнот. - Сандалии? Оч-чень хорошо. Но чьи это сандалии?

Он придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.

Человек сидит у обрыва, - сказал он, - и рядом с ним сандалии. Неизбежно возникает вопрос: чьи это сандалии и где их владелец?

Это мои сандалии, - сказал Перец.

Ваши? - Домарощинер с сомнением посмотрел на большой блокнот. - Значит, вы сидите босиком? Почему? - Он решительно спрятал большой блокнот и извлек из заднего кармана малый блокнот.

Босиком - потому что иначе нельзя, - объяснил Перец. - Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. - Он нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени. - Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком…

Минуточку!

Домарощинер проворно поймал его за руку и отобрал камешек.

Действительно, простой камень, - сказал он. - Но это пока ничего не меняет. Непонятно, Перец, почему это вы меня обманываете. Ведь туфлю отсюда увидеть нельзя - даже если она действительно там, а там ли она, это уже особый вопрос, которым мы займемся попозже, - а раз туфлю увидеть нельзя, значит, вы не можете рассчитывать попасть в нее камнем, даже если бы вы обладали соответствующей меткостью и действительно хотели бы этого и только этого: я имею в виду попадание… Но мы все это сейчас выясним.

Он сунул малый блокнот в нагрудный карман и снова достал большой блокнот. Потом он поддернул брюки и присел на корточки.

Итак, вы вчера тоже были здесь, - сказал он. - Зачем? Почему вы вот уже вторично пришли на обрыв, куда остальные сотрудники Управления, не говоря уже о внештатных специалистах, ходят разве для того, чтобы справить нужду?

Перец сжался. Это просто от невежества, подумал он. Нет, нет, это не вызов и не злоба, этому не надо придавать значения. Это просто невежество. Невежеству не надо придавать значения, никто не придает значения невежеству. Невежество испражняется на лес. Невежество всегда на что-нибудь испражняется, и, как правило, этому не придают значения. Невежество никогда не придавало значения невежеству…

Вам, наверное, нравится здесь сидеть, - вкрадчиво продолжал Домарощинер. - Вы, наверное, очень любите лес. Вы его любите? Отвечайте!

А вы? - спросил Перец.

Домарощинер шмыгнул носом.

А вы не забывайтесь, - сказал он обиженно и раскрыл блокнот. - Вы прекрасно знаете, где я состою, а я состою в группе Искоренения, и поэтому ваш вопрос, а вернее, контрвопрос абсолютно лишен смысла. Вы прекрасно понимаете, что мое отношение к лесу определяется моим служебным долгом, а вот чем определяется ваше отношение к лесу - мне не ясно. Это нехорошо, Перец, вы обязательно подумайте об этом, советую вам для вашей же пользы, не для своей. Нельзя быть таким непонятным. Сидит над обрывом, босиком, бросает камни… Зачем, спрашивается? На вашем месте я бы прямо рассказал мне все. И все расставил бы на свои места. Откуда вы знаете, может быть, есть смягчающие обстоятельства, и вам в конечном счете ничто не грозит. А, Перец? Вы же взрослый человек и должны понимать, что двусмысленность неприемлема. - Он закрыл блокнот и подумал. - Вот, например, камень. Пока он лежит неподвижно, он прост, он не внушает сомнений. Но вот его берет чья-то рука и бросает. Чувствуете?

«Улитку» называют одним из самых неоднозначных и сложных произведений советской литературы и одним из лучших романов братьев Стругацких. Действительно, прочитав книгу, задаешься вопросами: «А о чем это, собственно?», «Что хотели сказать авторы?»

«Улитка» была написана во второй половине 60-х годов, более 50 лет назад, и некоторые темы, волновавшие тогда советскую интеллигенцию, в современном дискурсе исчезли почти бесследно. Поэтому многие вопросы, расставленные авторами в тексте, современным читателем даже не замечаются. Поразительно, но классика XIX века оказывается ближе современному читателю, чем некоторые хорошие книги полувековой давности.

Тем не менее, попробуем разобраться с некоторыми загадками и вопросами «Улитки».

Композиционно книга составлена из двух частей: «Управление» и «Лес». Я бы сравнил художественную манеру авторов с детским калейдоскопом: темы, сюжетные линии, вопросы и ответы, символы, персонажи постоянно рассыпаются, чтобы на следующих страницах составиться в новой, причудливой комбинации, никогда не образуя при этом полной или панорамной картины. Иногда авторы в одной из частей как бы загадывают читателю загадку, чтобы в следующей части либо дать прямолинейную разгадку, либо дать намек на разгадку.

«Лес» и «Управление» объединены темой Леса. По замыслу авторов в части «Управление» Лес рассматривается как бы сверху, а в части «Лес» - изнутри. Часть «Лес» интереснее и сложнее, поэтому с нее и начнем.

Главное действующее лицо «Леса» - Кандид-Молчун. Удивительный персонаж, по-видимому, в прошлом микробиолог, когда-то над Лесом потерпевший вертолетную аварию. По воспоминаниям односельчан, при аварии ему оторвало голову, но голову пришили (отметим уровень медицины у деревенщиков), и теперь он ходит по деревне и все время молчит. Отсюда прозвище – Молчун. Сами авторы называют его Кандидом. Кандид – это герой повести Вольтера «Кандид», в переводе – «Простодушный». Процесс мышления дается ему тяжко, он сам постоянно говорит об этом (а как иначе с пришитой-то головой?) Односельчане подозревают, что он Мертвяк (так в деревне называют роботов). Другими словами, перед нами комический, карнавальный герой, которому, впрочем, авторы поручили сказать самые важные слова в романе.

«Улитку» называют научно-фантастическим романом, но часть «Лес» мне тяжело воспринимать как в качестве научной, так и в качестве фантастической. Вспомним, например, эпизод, когда Кандид и его спутница Нава забредают в Лукавую деревню. В деревне они находят очень странных людей: «они увидели человека, который лежал прямо на полу у порога и спал. Кандид нагнулся над ним, потряс его за плечо, но человек не проснулся. Кожа у него была влажная и холодная, как у амфибии, он был жирный, мягкий, и мускулов у него почти не осталось, а губы его в полутьме казались черными и масляно блестели». Мне это напомнило описание деревень во время Голодомора. Верно! В Лукавой деревне нет еды (этот факт старательно подчеркивается авторами), люди в ней распухли и погибают. В следующем эпизоде над жителями деревни ставят какие-то опыты, а еще через 2 страницы деревня просто тонет в бесшумных потоках черной (именно черной) воды. Здесь просто заметим, что в результате строительства гидроэлектростанций и затопления земель в СССР под водой оказалась территория, равная территории Франции. Весь этот процесс от голода, распухания, экспериментов, затопления и окончательной гибели в черных водах называется «Одержание».

Представляется, что здесь отчасти вольтеровским языком описан процесс строительства колхозного строя и тяжелая история советских деревень с 1917 по 1965 годы. Неудивительно, что советская цензура увидела в «Улитке» враждебную книгу, и в СССР авторам удалось ее полностью опубликовать только в перестройку – в 1988г.

Или еще один странный персонаж – Слухач: «посреди площади стоял торчком по пояс в траве Слухач, окутанный лиловатым облачком, с поднятыми ладонями, со стеклянными глазами и пеной на губах. Вокруг него топтались любопытные детишки, смотрели и слушали, раскрывши рты, - это зрелище им никогда не надоедало». Слухач – это живой радиоприемник, транслирующий пропаганду, и такой Слухач, как пишут Стругацкие, есть в каждой деревне. Со временем значение этой пропаганды было утрачено, и теперь Слухачи в состоянии транслировать только бессвязную белиберду. Но тут ценно замечание авторов - «это зрелище им (детишкам) никогда не надоедало». Как тут не вспомнить Маршалла Маклюэна с его «средствами сообщений»! Ну и конечно, Слухач – это вечный персонаж. В РФ в любом коллективе есть свой Слухач, со стеклянными глазами транслирующий Россию24 на своих коллег.

В конце своей одиссеи по Лесу Кандид и его спутница Нава встречаются с тремя амазонками (впоследствии в одном интервью Борис Стругацкий назвал их «тремя отвратительными бабами»). Между ними происходит бессвязный, плохо понятный разговор, призванный продемонстрировать, что амазонки – настоящие Хозяева Леса (так у авторов, правильнее, вероятно, называть их Хозяйками). «Я вижу, вы там впали в распутство с вашими мертвыми вещами на ваших Белых Скалах. Вы вырождаетесь. Я уже давно заметила, что вы потеряли умение видеть то, что видит в лесу любой человек, даже грязный мужчина», - говорит одна из амазонок. Здесь целая вереница загадок, на которые, впрочем, есть отгадки. Но главная отгадка в том, что «мертвые вещи» - это наука. Вообще же весь эпизод с амазонками, по замыслу авторов, кульминационный, с критикой науки, прогресса и планирования, как бы искусственно пристегнут к роману, и оставляет странное впечатление.

Какие же важные слова говорит Кандид-Молчун? Вот они, сказаны в финале романа: «Обреченные, несчастные обреченные. А вернее, счастливые обреченные, потому что они не знают, что обречены; что сильные их мира видят в них только грязное племя насильников; что сильные уже нацелились в них тучами управляемых вирусов, колоннами роботов, стенами леса; что все для них уже предопределено и - самое страшное - что историческая правда здесь, в лесу, не на их стороне, они - реликты, осужденные на гибель объективными законами, и помогать им - значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке его фронта (…) Идеалы… Великие цели… Естественные законы природы… И ради этого уничтожается половина населения? Нет, это не для меня…»

Переходим ко второй части романа – к «Управлению». Собственно, легко представить себе, например, некую Аномальную Зону с построенным рядом с ней научно-исследовательским институтом или Национальный Парк с Дирекцией и административным персоналом, охраняющим и изучающим этот парк. Поэтому ничего особо фантастического или парадоксального в этой части романа тоже нет.

Стругацкие использовали художественный прием отстраненного описания ненужных, но почему-то воспринимаемых важными вещей. Шкловский называл этот прием «остранение»: «не приближение значения к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание „ви́дения“ его, а не „узнавания“». В качестве примера «остранения» Шкловский приводил эпизод «Наташа Ростова в опере»: «Все они пели что-то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками и т.д.»

Примерно в такой же ситуации, что и Наташа Ростова в опере, оказывается главный герой этой части «Улитки» – Перец. Понимая все прекрасно, и в то же время ничего не понимая, он слоняется по биостанции, попадает в Лес, затем с трудом сбегает из Леса и в конце-концов оказывается Директором. Кульминация части «Управления» - это эпизод «Перец в приемной Директора»: «Розовые шторы на окнах были глухо задернуты, под потолком сияла гигантская люстра. Кроме входной двери, на которой было написано «ВЫХОД», в приемной имелась еще одна дверь, огромная, обитая желтой кожей, с надписью «ВЫХОДА НЕТ». Таких приемных в СССР были тысячи, если не десятки тысяч.

Следует заметить, что «Управление» продолжает литературную традицию – сатирическую, связанную с Салтыковым-Щедриным, и сюжетную – с Кафкой. В приемной директора он встречает нескольких персонажей, одного из них щедринского – моншера Брандскугеля, который может произносить только одно фразу: «Я не знаю». «Я не знаю, - сказал Брандскугель, и усы у него вдруг отвалились и мягко спланировали на пол. Он подобрал их, внимательно осмотрел, приподняв край маски, и, деловито на них поплевав, посадил на место».

Второй персонаж, Беатриса Вах, приоткрывает завесу над опытами, которые Управление ставит над жителями деревень: «Мы никак не можем найти, - сказала Беатриса, - чем их заинтересовать, увлечь. Мы строили им удобные сухие жилища на сваях. Они забивают их торфом и заселяют какими-то насекомыми. Мы пытались предложить им вкусную пищу вместо той кислой мерзости, которую они поедают. Бесполезно. Мы пытались одеть их по-человечески. Один умер, двое заболели. Но мы продолжаем свои опыты. Вчера мы разбросали по лесу грузовик зеркал и позолоченных пуговиц… Кино им не интересно, музыка тоже. Бессмертные творения вызывают у них что-то вроде хихиканья… Нет, начинать нужно с детей. Я, например, предлагаю отлавливать их детей и организовывать специальные школы. К сожалению, это сопряжено с техническими трудностями, человеческими руками их не возьмешь, здесь понадобятся специальные машины…» Однако потом, в части «Лес», когда Кандид и Нава почти становятся участниками (или жертвами) такого эксперимента, то в нем также был задействован скальпель, - очевидно, намек на бесчеловечные медицинские, а не только социальные эксперименты.

Подведем итоги. «Улитка на склоне» - это не научно-фантастический роман. Скорее, это социальный роман с элементами сатиры и фантастики, написанный методом «остранения». Некоторые вопросы, поставленные авторами, сохраняют актуальность, некоторые исчезли из современного интеллектуального дискурса. Очевидно, главный пафос романа выражен в призыве – хватит экспериментов. Любых экспериментов: экологических, медицинских, социальных. Социальных – особенно. Достаточно.

«Тихо, тихо ползи, улитка, по склону Фудзи, вверх, до самых высот!» Это эпиграф к одной из самых удивительных книг братьев Стругацких – «Улитка на склоне». Много лет тому назад, приобретя ее на каком-то книжном развале, я долго не могла заставить себя дочитать повесть до конца: текст казался мне то скучным и бессмысленным, то, наоборот, переполненным смыслом, которого я катастрофически не улавливала. Понимание пришло позже и неожиданно, - все «странности» книги встали на свои места. Стругацкие заговорили со мной настолько ясным и точным языком фантастических интерпретаций нашей действительности, что показалось удивительным, что я не понимала его прежде. В то же время, загадка книги все равно оставалась, – с каждым новым прочтением я отыскивала все новые намеки, идеи и аналогии, которых прежде не замечала.

Я люблю подобные «многослойные» произведения. К сожалению, их совсем немного, тех, что при каждой новой встрече приоткрывают новый смысл и новое содержание, ничего общего не имеющее с самым верхним, внешним сюжетом, считываемым нашим умом автоматически, без усилия разглядеть его внутренний подтекст.

В повести «Улитка на склоне» два главных героя - Перец и Кандид. Оба принадлежат разновидности «белых ворон». По разным причинам они не вписываются в свое окружение, чувствуя себя чужаками, пришельцами. У Стругацких очень часто герой относится к типу людей, которые не умеют «просто жить»: не понимающих, зачем и почему все происходит, замечающих бессмысленность существования, взятого в чистом виде. Все они больны тоской по пониманию. «Увидеть и не понять – это все равно, что придумать. Я живу, вижу и не понимаю, я живу в мире, который кто-то придумал, не затруднившись объяснить его мне, а может быть и себе. Тоска по пониманию, вдруг подумал Перец. Вот чем я болен – тоской по пониманию». (Здесь и далее все цитаты - из повести братьев Стругацких «Улитка на склоне»).

Объектом поиска смысла для обоих героев «Улитки» служит Лес – загадочная территория, покрытая органическим скоплением внеземной жизни, живущей по собственным законам, не считающимся с нашими - придуманными. Фантастический Лес повести есть символ жизни, которая, так же как и Лес, нами не понята и не понимаема. Но мы этого не замечаем, не задумываясь об этом. «Вокруг шевелился Лес, трепетал и корчился, менял окраску, переливаясь и вспыхивая, обманывая зрение, наплывая и отступая, издевался, пугал и глумился Лес, и он весь был необычен, и его нельзя было описать, и от него мутило... …Самым невообразимым в этих зарослях были люди. Они делали вид, что не замечают Леса, что в Лесу они, как дома, что Лес уже принадлежит им. Наверное, они даже не делали вид, они действительно думали так, а Лес беззвучно висел над ними, смеясь и ловко притворяясь знакомым, и покорным, и простым. Пока. До поры до времени…».

Оба главных героя на протяжении всей книги ищут способ сбежать: один (Перец) – из Управления, изучающего Лес, куда он приехал в надежде лично попасть в этот Лес, другой (Кандид) – из Леса, однажды захватившего его в свои сети в результате аварии вертолета.

Перец всегда жаждал встречи с Лесом, для него это пространство не существовало и не могло существовать как ничто заведомо простое, ясное и бесспорное. «- Ваше мнение о Лесе. Кратко. - Лес это… Я всегда… Я его … боюсь. И люблю».

До тех пор, пока Перец не приехал в Управление, где занимались проблемами Леса, он даже не был убежден в его существовании. Ему важно побывать в самом Лесу. Не сверху, а внутри, где он не наблюдатель, а участник. Но именно Перцу пропуска в Лес и не давали. Жизнь всегда создает препятствие тем, кто ищет истину, она дает проблему, в которой прячется дар, обычно не замечаемый теми, для кого проблемы не существуют, и кто считает, что все должно быть простым и ясным. «Тебе туда нельзя, Перчик. Туда можно только людям, которые никогда о Лесе не думали. Которым на Лес всегда было наплевать. А ты слишком близко принимаешь его к сердцу. Лес для тебя опасен, потому что он тебя обманет. Что ты будешь делать в Лесу? Плакать о мечте, которая превратилась в судьбу? Молиться, чтобы все было не так? Или, чего доброго, возьмешься переделывать то, что есть, в то, что должно быть?».

Управление, в которое приехал Перец, это пародия на нашу доперестроечную жизнь с ее бюрократией, ложью, слежкой и мнимой загруженностью государственными делами. Впрочем, несмотря на окончание советских времен, я не вижу примет утраты актуальности этой пародии. Как бы мы сейчас ни назывались, что-то глубинное в нашей жизни, не изменилось, мы все еще живем в том же «Управлении», с таким юмором описанном Стругацкими.

Управление, созданное для изучения Леса, фактически этого Леса не замечало, или замечало его только в рамках собственного, выдуманного представления о нем: «…отношение к Лесу определялось служебным долгом». Разве не такова же природа отношений с миром, в котором мы живем, у подавляющего большинства людей?

Только находясь на обрыве, - достаточно опасном для рядового обывателя месте, можно было увидеть Лес. «Из Управления Лес был не виден, но Лес был. Он был всегда, хотя увидеть его можно было только с обрыва. В любом другом месте Управления его всегда что-нибудь заслоняло». Заслоняло не только в буквальном, поверхностном смысле, но и в переносном - от сознания людей. Мы всегда смотрим на мир только с одной, узко направленной и практической точки зрения, говорим о том, чего до конца не знаем, и используем это в своих целях. «Другие приезжают в Лес, чтобы обнаружить в нем кубометры дров. Или написать диссертацию. Или получить пропуск, но не для того, чтобы ходить в Лес, а просто на всякий случай. А предел поползновений – извлечь из Леса парк, чтобы потом этот парк стричь, не давая ему снова стать Лесом».

«…Я тоже там никогда не был, но прочел о Лесе лекцию и, судя по отзывам, это была очень полезная лекция. Дело не в том, был ты в Лесу или не был, дело в том, чтобы содрать с фактов шелуху мистики, обнажить субстанцию, сорвав с нее одеяние», - учит Перца ответственный работник Управления.

Второй герой повести, Кандид - тоже белая ворона в стае странноватых, лесных людей, потому что попал к ним из другого мира, занимающегося «искоренением» и «проникновением» – приобретением власти над Лесом. Кандид то ли потерял память, то ли способность к логическому мышлению: в Лесу ему невыносимо трудно сохранить ясную голову, «не дать себя заболтать, занудить» бесконечным повторением одних и тех же простых мыслей. Кандид пробирался по Лесу, не зная ни дороги, ни правил игры, по которым существует Лес. Этих правил не знают и лесные жители, но это их не сильно заботит: они привыкли подчиняться всему, что вокруг происходит, не сопротивляясь.

Кандид, как и Перец, озабочен поиском смысла. Он хочет выбраться из Леса, где он ведет дремотный, даже не первобытный, а попросту растительный образ жизни с тех пор, как его вертолет рухнул в болото. Он упорно ищет и находит Город, о существовании которого узнал от местных жителей, но так и не понимает его природы и назначения.

Городом оказалось Нечто на вершине холма, периодически засасывающее в органическую клоаку, окутанную лиловым туманом, все живое, и через определенный промежуток времени извергающее из себя новые формы жизни, устремляющиеся в Лес. Кандид пытается найти в Лесу источник разумной деятельности или хотя бы Хозяев, которые помогли бы ему вернуться к своим.

Тем же и в это же самое время занят и Перец: он ищет в Управлении Директора, который помог бы ему уехать «на материк». Перец тоже не понимает смысла и не может вписаться в нелепицу жизни Управления, где он «никому не нужен, абсолютно бесполезен, но его оттуда не выпустят, хотя бы для этого пришлось начать войну или устроить наводнение».

В повести постоянно идут параллели между героями – людьми и нелюдями, озабоченными, тем не менее, одними и те ми же вопросами - поисками смысла и нахождения своего места в окружающем их мире. Даже искусственные механические приспособления Управления, созданные людьми и бесцельно томящиеся в запакованных контейнерах, время от времени устраивают побеги из своих «тюрем». Так же, как и люди, они больны тоской по пониманию, так же, как и они, эти механические игрушки не находят смысла в существовании существ, отличных от их природы – людей. «Сколько раз я уже думала, зачем они существуют? Ведь все в мире имеет смысл, правда? А люди, по-моему, не имеют. Наверное, их нет, это просто галлюцинация» - рассуждает Машина.

То, что недоступно пониманию и не находит практического применения, не существует или подлежит уничтожению. К этому выводу рано или поздно приходят все жители фантастического мира «Улитки», за исключением Кандида и Перца. Может быть, потому, что оба они - не от мира сего?

«Если они – для нас, и они мешают нам действовать в соответствии с законами нашей природы, они должны быть устранены», - утверждает Механическое Существо.

«…Слабые челюсти… Переносить не может и поэтому бесполезен, а, может быть, даже вреден, как всякая ошибка… чистить надо…», - принимает решение Хозяйка Леса, умеющая «делать живое мертвым». На Кандида, как на существо более примитивное и слабое, она взирает свысока, почти не замечая его присутствия. «Они гниют на ходу и даже не замечают, что не идут, а топчутся на месте… с такими работниками Одержание не закончишь,- произнесла Хозяйка, увидев Кандида. Выражение лица у нее было такое, будто она разговаривала с домашним козлом, забравшимся в огород».

Не только Хозяйки Леса, не только Механические игрушки, но и Люди из Управления не могут понять потребностей других существ, например, лесных людей, чей образ жизни не укладывается в их представления. Для них Лес – не более, чем место для эксперимента. «Создается впечатление, что они в нас совершенно не заинтересованы… Мы пытались одеть их по человечески… Один умер, двое заболели... Я предлагаю отлавливать их детей машинами и организовывать для них специальные школы…»

Постепенно к наиболее думающим жителям мира, в котором живут герои Стругацких, приходит грустное осознание, что смысла жизни, как такового, не существует и смысла поступков тоже. «Мы можем чрезвычайно много, но мы до сих пор так и не поняли, что из того, что мы можем, нам действительно нужно», - говорит Перец. «Необходимость необходима, а все остальное о ней придумываем мы. ...Мухи воображают, что они летят, когда бьются о стекло. А я воображаю, что иду», - отмечает Кандид.

Герои «Улитки» живут в мире, где ничего не происходит, где никто и ничто не меняется по сути и, подобно мухе, бьющейся о стекло, не может куда либо убежать, уехать, изменить нелепицу окружающей жизни. Это подобно океану, воды которого остаются в своем ложе, сколько бы внешних течений и бурь ни происходили на его поверхности. На протяжении жизни человечества мало чего изменилось по существу, если только у нас хватает мудрости не считать существом то, что наш ум почему-то называет прогрессом – изменение внешних форм и способов приспособления к жизни.

Жизнь – не для того, чтобы ее менять, и даже не для того, чтобы делать ее (опять же для нас!) лучше. Она для того, чтобы изменялись мы сами, чего-то осознавая. «Люди не умели и не хотели обобщать, не умели и не хотели думать о мире вне их деревни», – размышляет Кандид. «Думать – это не развлечение, а обязанность», – заключает Перец. Только им двоим в повести удается посмотреть на Лес, на Управление, на самих себя со стороны. Уже поняв, что «все есть глупость и хаос, и есть только одно одиночество», что истинный контакт не только с негуманоидами, но и с людьми, невозможен, Перец и Кандид остаются верными самим себе: «Это не для меня. На любом языке – не для меня!» Они продолжают идти вперед в одиночку, медленно, но неутомимо, как улитка, поднимающаяся по склону горы.

… И все будет полно глубокого смысла, как полно смысла каждое движение сложного механизма, и все будет странно и, следовательно, бессмысленно для нас, во всяком случае, для тех нас, кто еще никак не может привыкнуть к бессмыслице и принять ее за норму...